Он не случайно носит самое известное в мире русское имя и самую распространенную в России фамилию. В этом есть какая-то закономерность, которая нам пока непонятна так же, как его музыка непонятна основной массе нашего электората.
Иван Смирнов. Я впервые услышал его гитару в конце девяностых, на альбоме «Карусельный дед», и с этого момента я никогда не задумывался о лучшем музыканте России — разумеется, лучшем для меня, но какая разница. Пусть меня простят многие (очень многие), но у Смирнова есть, кроме его пальцев и его головы, одна вещь, которой нет очень у многих: он играет нашу музыку, глубоко русскую даже при том, что в ней очень много не нашего.
«Карусельный дед» цеплял в первую очередь ошеломляющими национальными красками. И эти краски Иван пронес до сегодняшнего дня, хотя из того коллектива остался только его сын Михаил — бог мой, а как, спрашивается, можно не остаться в коллективе такого отца?! Это русские люди. И это слышно. И это ошеломляет; Иван говорит «Джими Хендрикс», Иван говорит «Джон Леннон», Иван говорит «Майлс Дэйвис», Иван говорит «Роберт Фрипп», но его музыку невозможно описать словами, потому что ей нет аналогов. Это Хендрикса можно описать словами, потому что он играет музыку, корней которой в нас нет; мы ее слушаем и понимаем. А музыку Смирнова мы слушаем и вдруг обнаруживаем в себе. Как можно это описать? Как можно описать настоящую любовь, которую даже объект этой любви не поймет никогда?
Достаньте «Карусельного деда», если вы все еще считаете, что русскую музыку исполняет Надежда Кадышева или «Иван Купала». Альбом близок к третьему переизданию. Послушайте «Хмель». Послушайте «Долгое озеро». Просто послушайте.
Парадокс в том, что первый сольный концерт группы Ивана Смирнова в Самаре состоялся в солидном, но ресторане. Парадокс в том, что местные организаторы концертов не выстроились в очередь, отталкивая друг друга. Парадокс в том, что все это не оказалось сказкой, когда я приехал в гостиницу для водителей-дальнобойщиков в нескольких сотнях метров от городской черты, куда местные финансовые оптимизаторы поселили группу лучшего гитариста России. Иван с группой терял в гостинице УТЭП целые сутки, просто сидя в номере на окраине города и развлекаясь по собственному усмотрению. Это выше моего понимания, и я благодарю бога за то, что это было, потому что мне удалось вклиниться в этот день не в качестве помехи, а в качестве интересного человека.
И мы ехали в центр на моей «четверке», слушая Джими Хендрикса, и Иван прыгал от удовольствия так, как я сам не прыгал никогда. А всего на заднем сиденье их сидело четверо, и ему приходилось ложиться на колени к товарищам, когда впереди появлялся пост ДПС. Когда я буду валяться на смертном одре, я это вспомню.
Есть музыканты, и есть музыканты. Иван Смирнов со своей группой делает вещи, которых многие из нас просто не в состоянии понять. Никаких компьютеров, никаких сэмплов, никакого эпатажа. Они открывают в себе глубины, которые есть в каждом из нас, но они не стесняются того, что эти глубины ближе к нашим дедам и бабкам из деревень, чем к неграм с плантаций, венским аристократам или тибетским монахам. Если им хочется играть джаз — они играют джаз. Если им хочется играть фламенко — они играют фламенко. Но они все равно играют русскую музыку, потому что некуда деваться: они русские люди, и им посчастливилось отталкиваться от инструмента, который бескомпромиссен. Акустическая гитара не прощает неискренности и не дает шансов загладить пошлость обработкой.
Они играли в клубе-ресторане «Олимп», и в первые несколько минут мне искренне хотелось переубивать барменов и официантов, которым, наверное, специально доплачивают за глухоту к музыке. Как можно в такой момент ходить по залу, стучать тарелками — я не понимаю. Как можно курить в зале? Как можно, как одна дама за соседним столиком, сказать в перерыве «классно, а теперь я пойду в сауну»?
А они играли: Иван Смирнов, Михаил Смирнов, Сергей Клевенский и Дмитрий Сафонов, настоящая большая группа.
И в этот раз я больше чем когда бы то ни было чувствовал свое полное журналистское бессилие, потому что описать красоту и силу этой музыки я не умею. Хотя есть, разумеется, определенные недвусмысленные зарисовки.
Мы пришли на концерт с молодым местным саксофонистом Ильфатом Садыковым, который принес инструмент на случай джема. Инструмент ему не понадобился. Сначала он сказал: «если бы у меня были эти триста рублей, я бы их и так отдал». Потом сказал: «да и пятьсот бы отдал. И тысячу отдал…». А потом мы с ним как по команде встали и вышли после последней ноты, не попрощавшись с музыкантами и не сказав даже «спасибо», и Ильфат очень точно сформулировал наши общие ощущения, стоя у машины и жадно затягиваясь сигаретой: «Хочется пойти и повеситься».
Это точные слова музыканта, который среди музыкантов своего возраста не знает себе равных в области с населением в три с половиной миллиона человек.
А еще на концерте был контрабасист Анатолий Бабий, который узнал о выступлении совершенно случайно. Во время одной из композиций я был очень близок к тому, чтобы плакать, но сдержался — мужчина! — и осторожно оглянулся по сторонам, проверяя, не заметил ли кто-нибудь. И вот Бабий — плакал, совершенно никого не стесняясь.
Когда-нибудь о Смирнове будет говорить весь мир, и очень жаль, что сегодня в Самаре это понимают даже не те сто человек, что пришли в зал, а от силы половина этих ста человек. Многие слышат музыку, но не слышат того единения с музыкой, которым он обладает.. В одной из знакомых мне композиций, где сложные пассажи должны были завести Смирнова очень высоко, я вдруг понял, что он не успеет, какая разница почему. Но он успел: он просто оборвал пассаж раньше и сказал, безупречно попав в ритм: «И это совершенно неважно!»
И это действительно совершенно неважно. Какая разница, на скольких разных дудках играет Сергей Клевенский, если он играет так. Какая разница, что играет второй гитарист Дмитрий Сафонов, если он играет так. Какая разница, что за перкуссия и что за тембры в обойме Михаила Смирнова, если он играет так…
Вечером я слушал дома «Страну, где ночует солнце» — живой альбом квартета, подаренный мне продюсером. Я и тут не плакал. Я улыбался.
*
Текст: Юрий Льноградский. Публикация: «Полный джаз» № 247 (10 марта 2004)