Да нет. Никто не говорил, что он будет джазовым, и с этой точки зрения предъявить ему претензий нельзя; скорее надо сказать «спасибо» его организаторам за то, что среди прочей музыки на нем нашлось место и джазу. Но я буду говорить «спасибо» с той осторожностью, переходящей в издевку, которая понятна разве что человеку, который ехал не ради джаза среди прочей музыки, а ради музыки как таковой.
С одной стороны — «сплошной позитив», как написал в гостевой книге фестивального сайта один из восторженных слушателей. «Солнце, воздух и вода», три дня музыки, две официальные сцены и с десяток неофициальных, вежливые милиционеры, дрова по полтиннику за мешок, байдарки напрокат. Второй международный музыкальный фестиваль памяти Андрея Баранова, «Мамакабо», 5-7 августа 2005, в окрестностях маленького городка Волжск республики Марий Эл. Возможность не только видеть и слышать своих кумиров, не только касаться края их сияющих одежд и не только брать у них автографы, но и прогуливаться с ними на пляж, джемовать, окунаться рядом в мутные воды волжских проток и совершать вместе самые разные физиологические отправления.
С другой — та самая специфика, которая сейчас неприятно удивила сколько-то понимающих читателей, не привыкших задумываться о физиологических отправлениях музыкантов.
Я говорю совсем не о том, что они тоже люди и тоже едят, пьют и наоборот. Я говорю о том, что существует определенная прослойка публики, для которой эта составляющая их жизни не менее важна, чем их музыка, и эта прослойка во многом определяет политику нашей современной музыкальной индустрии. Я говорю о том, что есть мальчики и девочки, которые выстраиваются толпами, чтобы только видеть, как какой-нибудь Гитарный Герой идет от лимузина ко входу в концертный зал.
Собственно, я говорю о том, что есть музыка и есть профанация.
«Мамакабо» (и это важно!) не ставит перед собой каких-то политических задач: это фестиваль, сделанный в память о конкретном человеке, музыканте Андрее Баранове, его друзьями у него на родине (Баранов родился и погиб именно в Волжске, а одна из улиц города только что названа его именем). Но этот фестиваль сразу же после появления получил от аудитории статус «альтернативного Грушинского», став далеко не первым и далеко не последним музыкальным проектом, придавленным тенью грандиозной тусовки под Самарой, формально направленной на авторскую песню и по факту представляющей собой многотысячную толпу, которую один немецкий музыкант охарактеризовал как freak show. А в чем, собственно, «альтернатива»? В первую очередь — в другом формате. «Мамакабо» и вправду урезает почти до нуля появления классических бардов на своей сцене (хотя и показывает людей, которые сделали бы честь любому бардовскому форуму), а в дополнение к ним приглашает… всех остальных.
Это я и называю профанацией. Отсутствие, скажем так, четкого стилистического разделения хотя бы по времени выступления (не говоря уже о сценах фестиваля), которое ведет к тому, что одни и те же девочки с пирсингом в пупках, жаждущие приобщиться к альтернативе, слушают подряд Вадима и Валерия Мищуков (классика бардовской песни), этническую удмуртскую вокальную группу «Тылобурдо», восточную скрипку Эдгара, кантри-скрипку Тамары Сидоровой, типично советский электроблюз в исполнении московской группы X-Roadz и бог знает что еще.
Фестиваль получается веселым. Заводным. Энергичным. Драйвовым. Только если в тебе нет пары литров пива или пары «косяков» — у тебя начинает болеть голова. А если в тебе есть пара литров пива — ты орешь в голос «Йо» и радуешься всему, что стоит перед тобой на сцене.
Мне кажется, что это опасная концепция, друзья мои. Можно сколько угодно говорить со сцены о том, что «Вудсток просуществовал два года, а мы будем существовать вечно», но можно задуматься хотя бы о том, что у нас тут не Вудсток просто по профпоказаниям. Маэстро Сергей Воронов, лидер X-Roadz, может сколь угодно долго играть переложенные в электроблюз композиции Pink Floyd и «зажигать», но это не отменяет сказанного им со сцены в качестве приветствия (цитата дословная) — «Всем привет, у барабанщика стоит, девчонки, радуйтесь».
Словом, мне делается активно жалко молодых и, по большому счету, глупеньких еще концептуальных подростков и студентов, которые кушают с причмокиванием абсолютно все, что им подается со сцены, и не могут отличить уровень музыки Ивана Смирнова от уровня музыки украинской группы «БадлоV», к счастью, все-таки не приехавшей. Не могут во многом не потому, что они еще глупы: в основном потому, что они свято верят, что уж на таком-то фестивале непрофессионализма на сцене не будет.
Это тем обиднее, что на фестивале есть действительно блестящие профессионалы, которые даже в контексте откровенно развлекательной музыки делают дело так, как и надо его делать — то есть хорошо и без нарочитого стеба и идиотизма. Такова, например, Тамара Сидорова, которой в контексте ее музыки просто нельзя пенять на то, что она играет под «минуса». Она и должна играть под «минуса», и она поднимает аудиторию на ноги совершенно оправданно — виртуозное владение инструментом, грамотно выстроенная программа, уместный музыкальный юмор. Таков Андрей Козловский, популярные полублюзы которого при всей своей нарочитой простоте на самом деле качественны так же, как качественна «поп-музыка» Стинга.
И это тем обиднее, что на фестивале есть джазовые и околоджазовые музыканты, которые либо теряются со своей более искренней музыкой среди заводных полуидиотов, либо вообще начинают подлаживаться под аудиторию, что уж ни в какие ворота не лезет. Во втором случае я говорю о самарском проекте «Камапа-джем»; история эта наиболее показательна и, на мой взгляд, наиболее печальна. Год назад на «Мамакабо» буквально силой прорвалась самарская группа «New A», в которой играли трое из нынешнего «Камапа-джема»: за право попасть в программу пришлось расплатиться привозом из Самары барабанов и комбо-усилителей для малой сцены. Полчаса коллектив честно играл то, что и играл всю жизнь — довольно жесткий джаз-рок. О приглашении на следующий «Мамакабо» речь даже не шла, но случилось чудо — на упомянутом выше Грушинском фестивале продюсеры «Мамакабо» услышали джем, в котором играли трое из «New A» (барабанщик, басист и саксофонист), а также привлеченные в джем гитарист и исполнитель на губной гармошке. Вместо авторских композиций на 9/8 — “Boom Boom” Джона Ли Хукера; вместо «Impressions» Джона Колтрейна — «Когда святые маршируют».
«Камапа-джем» в результате поехала на «Мамакабо» куда с большим комфортом — не в своих палатках и не со своими котелками, а в качестве основных выступающих. И исполняла со сцены, среди прочего, «Watermelon Man» и «Chameleon» Хэрби Хэнкока. Прочее — я описывать не собираюсь, потому что мне стыдно. Очень стыдно. Персонально за каждого — за бас-гитариста Алексея Титенко, саксофониста Ильфата Садыкова и барабанщика Сергея Косынкина; стыдно за то, что великолепно аранжированный под аудиторию, переложенный в стремительный взрывной фанк Хэнкок был доукомплектован губной гармошкой, на которой играл объекивно непрофессиональный музыкант. Стыдно за то, что вместо того, чтобы промолчать или гнуть свою линию, музыканты сделали шаг навстречу толпе на том основании, что «наша музыка тут никому все равно не нужна».
И — о, да! — результаты не замедлили сказаться. Кто-то из «меломанов» даже написал в гостевую книгу, что «Камапа-джем» были «супер» и «открытие фестиваля». Но как бы ни «зажигал» этот состав и как бы не плясалось псевдо-растаманским девочкам под грамотный фанк, эта группа не может быть лучше Ивана Смирнова, Энвера Измайлова и прочих Мастеров с большой буквы, которые играли там же. Вернее, может — если аудитория не приучена отличать музыку от поделки.
Впрочем, Иван Смирнов и к джазу может быть отнесен весьма условно, и выступил далеко не так, как он умеет; куда ярче проявил себя в этот раз его неизменный аккомпаниатор Дмитрий Сафонов, часто незаслуженно остающийся в тени действительно великого музыканта.
А об игре Энвера Измайлова довелось услышать любопытное мнение из уст знакомого жителя ближнего Татарстана, мужчины в возрасте и с головой, который и весь первый фестиваль просидел у сцены, внимательно слушая и делая пометки в блокноте: «Энвера надо слушать в первый раз, а во второй — уже только смотреть». Может быть, сказано и резковато, особенно в том контексте, что Измайлов проявил истинный профессионализм и сыграл на «Мамакабо — 2005» принципиально новую программу по сравнению с прошлым годом; к сожалению, такого внимания к аудитории не проявил еще один специалист по тэппингу — Дмитрий Малолетов, который даже шутил точно так же, как и в прошлом году.
Впрочем, окольцованные девочки смеялись все равно.
Джаза как такового была одна (в скобках, одна) композиция. На малой сцене, традиционно именуемой сценой «На пеньках», ибо выступающие сидят там обычно на деревянных колодах, имитирующих пеньки. Состав был довольно странным — обломки «Камапы-джема» без барабанщика плюс самарская же вокалистка Юлия Землянская. А композиция называлась «Summertime». В ней был весьма неплох совершенно неджазовый, по сути, гитарист Алексей Пономарев, который играл ее второй раз в жизни и изобрел сочный, ненадоедливый рифф, вокруг которого строилась линия баса. А вокалистка после некоторого периода затишья начала, кажется, возвращаться к своей фирменной манере пения, «оттягивая» мелодию за все мыслимые пределы, допевая слова там, где уже давно должен был идти следующий куплет. Бессмертное творение Гершвина получилось неожиданно свежим, с явным влиянием индивидуальности каждого из музыкантов, и недаром зрители поприветствовали его куда более горячо, чем классику гармошечного блюза.
А «лучшим» (пользуясь вражеской терминологией) стал скорее Роман Ланкин из Томска; правда, его «джаз» называется «босса-нова», но зато она настоящая. Гитарную партию Романа не назовешь броской, она изящно и к месту скромна; вокал, не претендующий на многооктавный разлет, напоминает самых что ни на есть классиков босса-новы, которые не столько пели, сколько напевали; португальский, на котором поет Ланкин, кажется куда более португальским, чем английский иных блюзовых москвичей — английским; труба, которую Роман изображает голосом, не только и правда похожа на трубу, но и строит весьма любопытные джазовые фразы. И что не могло не обратить на себя внимание — поведение на сцене и общение с публикой свидетельствует, что человек шутит не ради визга аудитории, а потому что ему так хочется.
В этом единственном полноценно порадовавшем блоке всего фестиваля Ланкину помогала бригада поистине федерального размаха — самарская вокалистка Юлия Землянская, ижевские саксофонист Илья Гусенков и контрабасист Илья Утробин, невнятно назвавшийся перкуссионист из Казани и двое из «Камапы-джема» — саксофонист Ильфат Садыков и барабанщик Сергей Косынкин, которому не хватило пеньков: играть пришлось, сидя за барабанами на складном дачном стульчике высотой примерно в половину необходимой нормы.
Давайте переходить к «позитиву». Я не скажу, что это был сильнейший состав фестиваля. Не был. Я не скажу, что его музыканты были сильнейшими инструменталистами фестиваля. Не были (разве что Садыков, по причине отсутствия саксофонных грандов). И я не скажу, что это была потрясающе глубокая музыка, проникшая в души даже сквозь татуировки, банданы и фенечки. Нет. Но это была музыка искренняя и — доступная. Это была музыка, которую люди играли не ради, опять же пользуясь молодежными терминами, «понтов». И никто не говорил, роняя потом голову на грудь, что «музыка — это тайна» (на большой сцене — говорили).
Так что люди, способные играть хорошую музыку для толпы и не изображать из себя обезьяну, существуют и не теряются.
Некоторых из них, как Романа Ланкина и его импровизированный состав, мы еще только начинаем узнавать и любить; некоторых, как Измайлова, Смирнова, Козловского, мы уже знаем и любим. И любой фестиваль, который с ними связан, рано или поздно либо поднимется, либо упадет. У «Мамакабо» куда больше шансов подняться, чем упасть — в случае, если для его организаторов важнее не пять тысяч слушателей в 2006 году вместо четырех в 2005, а четыре тысячи зрителей получше.
Давайте не будет любить Вудсток просто за то, что он Вудсток и нам когда-то рассказали, что это здорово. Не будем искать прелести и изюминок в том, что перед сценой медленно танцует что-то свое пятидесятилетняя женщина в невообразимом наряде — сплошной голубой купальник, «гавайская» газовая косынка на бедрах, растаманская шапочка на волосах и темно-зеленая стройотрядовская куртка с нашивкой «БАМ». Не станем увлекаться философской подоплекой происходящего, видя сидящих посреди дороги пьяненького седого деда в «стэтсоне», который вяло объясняет такой же пьяненькой девочке лет пятнадцати — «вот видишь, мы сидим, а машины нас объезжают — в этом-то и счастье». И не будем радоваться тому, что у барабанщика все хорошо с эрекцией.
Давайте вместо этого попробуем подумать, почему у Ивана Николаевича Смирнова столько морщин и почему Энвера Измайлова не видно прыгающим голышом через костры; почему мой знакомый, простой слушатель Сергей из татарского Зеленодольска, смотрит на фестивальный лагерь и вздыхает, а не радуется.
Может быть, просто потому, что они способны отличить музыку от ее профанации?
*
Текст: Юрий Льноградский. Публикация: «Полный джаз» № 314 (14 августа 2005)